Государственный национальный русский театр драмы имени Чингиза Айтматова из города Бишкека (Кыргызстан) привёз на фестиваль зарубежных русскоязычных театров «Театральная осень. Играем классику» спектакль по повести Н. В. Гоголя «Вий». Режиссёрский жанровый подзаголовок Вячеслава Виттиха – «фантазия в двух действиях». Вот только чья это фантазия?

Спектакль «Вий» – премьерный: всего третий показ, и все три на чужих сценах. Сейчас это постановка периода цветущей сложности, не вырулившая к вторичной простоте: в ней есть находки, но есть и избыточность, и неточности, и даже системные ошибки. Театр живёт без здания, режиссёр путешествует вместе с труппой, слышит все критические разборы и, возможно, в этом ресурс спектакля.

Место действия перенесено предположительно на Урал: в спектакле казаки не запорожские. Возможно, оттого так и косится недоумённо в начале спектакля Гоголь Эдуард Порягин, проходя мимо.

Автором инсценировки указан Артём Бруно, однако концепция и звучащий текст принадлежат Нине Садур. Явтух, Спирид и Дорош превращаются соответственно в Ермака, Степана и Ефима, а Хвеська раздваивается на Аксинью (Ирина Нольфина) и Нюру (Нина Чернышёва). Вместо горилки казаки пьют напиток с каким-то диалектным названием. А ещё они вяжут.

Экспозиция полна жизнерадостного юмора и театральной игры. Особенно хорош Ефим Максима Лисовского: фактура, пластика, голосоведение и незаурядный комический талант создают острохарактерный и живой образ. Ефим-Лисовский настолько смешно и нелепо допевает через паузу своё «-ся» в вольной казачьей песне «Ойся, ты ойся, ты меня не бойся», что в каждом следующем куплете зрители всё нетерпеливее ждут этой точки и начинают смеяться заранее.

Ефим – Клото, его пёстрый шарфик – нить судьбы Хомы – самый длинный, и работает спицами он невероятно быстро. У Степана (Дмитрий Бондаренко) – Лахесис – шарфик покороче. Ермак (Владимир Кисляк) – Атропос с самым коротким шарфиком и прям становится Неотвратимым. Именно он принесёт весть, что Хома должен три дня читать молитвы у гроба панночки и все три раза сопровождает его в церковь.

Владислав Семёнов играет Хому героем пьесы Садур: он любит жизнь, любит красоту во всех её проявлениях, обращает внимание на всех баб вокруг, в том числе на проходящую Панночку (Алина Быкова).

Ночная скачка и борьба дана на арьерсцене смазано и непонятно. И голоса, и руки и колышащееся полотнище-месиво есть, но для тех, кто не знает или не помнит гоголевского «Вия» непонятно, что сначала старуха скачет на Хоме, а потом он одолевает и осёдлывает её с помощью молитвы.

Два мира – свет и тьма, радость и ужас, день и ночь начинают чередоваться. Дни пролетают очень быстро, а ночи длинные. В первую ночь, когда гроб падает, и Панночка встаёт, Хома-Семёнов реагирует как нормальный семинарист: огораживается кругом, потрясает крестом, твердит молитвы. Гроб для Панночки – словно зарядная станция: она в него периодически ложится, словно заряжается, и снова вскакивает: в этот момент должно быть страшно. Вторая ночь на сцене только обозначается, потому что по законам жанра надо нагнетать ужас, но для прямого показа кошмаров театральные средства не вполне подходят. Садур делает это, показывая изменение состояние героя наутро.

Простоять первую ночь герою помогает тот самый напиток с диалектным назваием и вера в него казаков: они снаряжают его, отдавая самое дорогое, что у них есть. Оба дня между первой и второй и второй и третьей ночью Хома-Семёнов восполняет свою жизненную силу. И оба раза в спектакле это делается вполне в жанре киношного хоррора. Но первый раз Хома делает это как человек, почему и возникает сексуальная сцена с Нюрой.

После второй ночи в Хоме что-то меняется. У Садур после драки с Хомой Спирид чувствует упадок сил и хочет полежать на травке. Но сам Хома о том ни сном, ни духом: его опустошённый сосуд наполняется соками жизни без его ведома и помимо его воли. В спектакле в жанре хоррора эта тема дожата: тут Хома сразу впивается в шею пытающегося его расшевелить приятеля и пьёт его кровь. И предыдущая песня «Ойся, ты ойся…» отсылает к рефрену Анастасии Егоровны в рассказе «Ударник социалистического труда» из сборника хоррора Андрея Подшибякина «Голодный мир».

Степан говорит, что он на него не в обиде, и для режиссёра эта жертвенность важна, поскольку перебрасывает к сцене поклонов. Непонятно, либо Хома уже осознаёт себя существом другой природы, либо даже не замечает того, что он пил кровь, а не горилку. Перед последней ночью Хома раздаёт вещи и снимает сапоги. Прощальный монолог Хомы – человеческий и напоминает высказывание Сократа «Вы идёте отсюда, чтобы жить, а я – умереть. А что из этого лучше, неизвестно никому, кроме бога». Хома мощно визуально прощается, разворачивает и идёт вглубь сцены.

Третья ночь показана. Но добро оказывается уже слабо отличимо от зла: это уже не борьба света и тьмы. Хома хотя и говорит текст Нины Садур, насылая несчастья на панночку, но держит в руках уже не крест, а данную Нюрой травку. В пьесе Садур Хома сознательно идёт затыкать собой чёрную дыру, чтобы не хлестало зло в мир. Лик младенца в пьесе Садур возносится – жертва была не зря. У самого Гоголя нечистая сила завязла в окнах и дверях, то есть смерть Хомы тоже была не напрасной.

Но тут финал открытый. В эпилоге появляется намёк на цикличность. Выходит Гоголь, надевает сапоги своего (или всё-таки не своего?) героя, берет вязание, садится с ним на лавочку и начинает расплетать то, что наплели в спектакле…

А вместо финала детской страшилки про чёрный-чёрный гроб с чёрным-чёрным мертвецом и криком «Отдай моё сердце!» на поклонах от труппы всей визуально звучит «Возьми моё сердце!».

Напоминаем, что «Арка» проводит конкурс зрительского отзыва.

Дорогие зрители и читатели «Арки»! Вы представить не можете, как важны и интересны для нас ваши отзывы на спектакли, как интересно их читать. До 20 сентября включительно каждый может прислать отзыв на любой спектакль фестиваля в сообщения группы АркА - журнал о культурных событиях. Лучшие отзывы будут напечатаны на страницах журнала, а автор самой интересной и оригинальной оценки будет награждён помимо публикации ещё и памятным призом от редакции.