Студент 4 курса направления "Прикладная филология" Петрозаводского госуниверситета Андрей Чупринюк - о спектакле Театра кукол Карелии "КвинПик$".

Мы живем в странную эпоху — случайный посетитель из XIX века не поверил бы, что дерзкий молодой хулиган Пушкин забронзовел у нас литым истуканом, а лучшие его строки многим отдают нафталином. Застывший в веках «нашим всем», Пушкин стал непререкаемым авторитетом, от чьей буквы нельзя отойти под страхом жестокой кары. Что делать, o tempora, o mores! В таких условиях нужно иметь немалую стойкость духа, чтобы осмелиться на вольнодумство о великом тексте и предложить свою интерпретацию. Она была у братьев Чайковских в далеком 1890-м, она же нашлась у нашего современника, Виктора Плотникова, что представил свою комикс-оперу «КвинПик$» на сцене Театра кукол Карелии.

Сказать, что мы имеем дело с «осовремениванием» великого текста и ничуть не менее великой оперы значило бы умалить значение оперы; осовременить — значит сделать современным (как неожиданно), приближенным к нашему времени не только декорациями, но и этическими и культурными нормами, понятными новому зрителю. Этого нет в КвинПик$’е. В антураже современного Петербурга царят моральные установки русского дворянства образца XIX века, а персонажи, рассуждая о вечных темах, говорят на геймерском сленге середины десятых (автор последний раз слышал словосочетание «рарный айтем» от сопартийца в далеком 2к16-м).

Подобное смешение намерено — оно лишь сильнее подчеркивает вневременную, вечную проблематику оригинального текста Пушкина и сближает оперу с «Окраиной» Петра Луцика и «Лавром» Евгения Водолазкина, где использовали похожий прием. Контраст обрывочных, рамочных сцен комиксного фрейма с плавностью смены декораций и непрерывным течением музыки усиливает ощущение театрального иномирья — загипнотизированный музыкой зритель выбивается из автоматического восприятия в самых напряженных сценах жаргонным словом (песня Геры у канавки), музыкальной цитатой («Another Brick inthe Wall», «Bohemian Rhapsody»), игровым музыкальным эффектом («Unreal Tournament», «Mortal Combat»).

Подобное остранение лишь сильнее заостряет внимание зрителя, всякий раз заставляя его воспринимать полотно свежим, непривыкшим взглядом (а сидящих ближе к сцене не выпустит из него пантограф и броуновское движение артистов). На этом контрасте явственно выступает главное достоинство спектакля — куклы: абсолютно неземные, сочетающие в себе традиции костюмов дель арте, дворянские наряды и субкультурный молодежный лук, они заставляют поверить зрителя в свою одушевленность, чтобы еще сильнее шокировать его выпавшей при смерти вагой.

Нет, не «осовременивание», но «переосмысление» классики представлено нам на сцене — трансформируется сама идея Пиковой дамы. Пушкин сделал ведущей идеей повести невозможность обмана судьбы (расчетливый Германн, решивший обыграть фортуну, проигрывает фатуму) — Чайковский обратил ее в любовную историю с трагичным, но справедливым концом. Плотников, вербально повторяя концовку Чайковского, не оставляет недосказанности оригинальной оперы: несмотря на три злодейства, душа Геры отбивается Лизой в поединке со Старухой — сцена встает контрапостом с дуэлью Черного Зайца и Пьеро, когда демонический Гера-Арлекин губит свою и чужую душу за сердце Лизы-Коломбины. Роковое пророчество, всю пьесу неотступно следовавшее за героями громом и молнией, побеждается силой взаимной любви.

Мажорная концовка Плотникова делает решительный шаг в переосмыслении текста Пушкина, довершая дело Чайковского, но оставляя тот же зазор для интерпретаций, что и Булгаков концовкой «Мастера и Маргариты» — куда отправляются слабо мигающая таинственная и страшная душа Геры и ярко светящаяся Лизы - самоубийцы? Каждый отвечает на этот вопрос самостоятельно — мы же можем только поблагодарить Виктора Плотникова, Кирилла Лихина, актерский состав и театральные цеха за прекрасную новую форму для классического сюжета.