Он - Евгений Цыганов

«АркА» взяла большое интервью у одного из самых интересных актеров страны.

Текст: Мария Шамраева, фото: М.Никитин
Евгений Цыганов – артист театра и кино. Он сыграл Мастера в фильме Михаила Локшина «Мастер и Маргарита». Его Мастер – конвергентный персонаж: это и герой Булгакова, и сам автор романа, и наше представление о том и другом. Способность актера тонко и точно проявлять время через героя, наделять персонаж чертами, характерными для эпохи, используют многие режиссеры. Достаточно вспомнить сериалы «Дети Арбата», «Оттепель» и другие. В спектакле «Я – Сергей Образцов» Евгений Цыганов не только воспроизводит интонацию Сергея Владимировича, его манеру двигаться, общаться, удивляться, но и передает через героя актуальное послание, оказывающееся не историческим театральным документом, но живым современным нервом.
«Арке» повезло поговорить с Евгением Цыгановым о перевоплощениях актера. Например, о том, кто был прототипом его героя в спектакле Дмитрия Крымова «Моцарт «Дон Жуан». Генеральная репетиция» (Товстоногов? Любимов? Эфрос?). И о том, почему начищенные паровозы меньше передают историзм, чем характерная речь эмигрантов первой волны, записанная позднее где-то в Австралии. И про одномоментные предложения сыграть роли следователей с одинаковым бэкграундом в разных проектах. И про Петра Наумовича Фоменко, и Деклана Доннеллана, и счастье Карандышева, и про детей, и про жену, и про скорость, и про счастье.

Добавим, что возможность поговорить с Евгением Цыгановым появилась во время «Больших гастролей» в Петрозаводске Театра кукол имени Образцова. Музыкальный театр Карелии – постоянный участник программы. Мы благодарим театр за поддержку нашего издания, а Евгения Цыганова – за доверие и радость от встречи.
«Мы нуждаемся в диалоге»

Сергей Образцов прожил 90 лет, он называл себя ровесником века. Он был очень любопытный и увлекающийся человек, его интересовали и творчество, и люди. Конечно, он не сразу стал СЕРГЕЕМ ОБРАЗЦОВЫМ. Вначале он с этой своей этой ширмой валял дурака, потом придумал показывать сценки для своих однокурсников и преподавателей, а потом это переросло в домашние такие радости. Есть фотографии со Станиславским, который хохочет над его показами. Я таких фотографий Станиславского даже и не видел до этого никогда: у него слезы льются от смеха.

В процессе работы над спектаклем Екатерина Образцова дала мне его дневник, в который он с 1922 го по 1928 годы записывал свои впечатления от встречи с какими-то зрителями. «Сегодня играл на дне рождения Шурочки. Было 10 детей». Сейчас к нашим детям приходят аниматоры, а тогда приходил Сергей Образцов со своими куклами и ширмой. Потом его стали притаскивать в какие-то общие концерты. Страна менялась, менялась культура. Храмы закрылись, по воскресеньям детей на службу вести не надо и вообще непонятно, как с ними взаимодействовать. Потом уже, как я понимаю, он прикоснулся к основам театрального искусства.
«Я\Мы Сергей Образцов? Он настаивал на том, что вот это вот «мы» существует, а меня немножечко пугает «мы». Говорят: «Мы считаем», но кто такие «мы»? Вы так считаете, а другой человек считает иначе»
Первоначально конструкция спектакля была такова, что я должен был немного рассказать про Образцова, какой он молодец: книжку написал, фильмы снимал, здесь молодец и здесь молодец. Но быстро стало понятно, что не очень интересно делать историю про карьерный путь героя, как в передаче «Ай, молодца». Хотелось делать спектакль про живого человека, пережившего и потери, и крах надежд. В начальном варианте у нас не было темы воспоминаний о его жене Соне, о том, как ее не стало. Любой человек может потеряться в таком переживании, особенно, если он чувствующий тонкий человек, а он продолжил жить и продолжил творить. И это оказалось важно для других и для него. И мне кажется, это наше желание соткать такую материю из времени, из моментов жизни личности и из таких вот тем, которые понятны большинству зрителей, оказалось верным.
У нас есть Костя (актер Константин Дубичев, - прим. ред.), который играет все номера самого Образцова. Это антикварные номера: «Кармен», «Пьяница», «Дрессировщик». Костя их играет под фонограмму голоса Образцова, это такой секрет. И когда он играет Пьяницу в конце первого акта, я уже ухожу за кулисы переодеваться. И вот мы играли один из первых спектаклей, я его спросил: «Тебе хорошо хлопали?» Он ответил: «Это тебе хлопали». Мы постаяли немного, и я говорю: «Это ему хлопали».
Есть такая легенда, что Ворошилов, когда Образцов подарил ему свою первую книгу о кукольном театре, взял ее и говорит: «Вот, русская интеллигенция всегда может из какой-нибудь ерунды (он, конечно, грубее сказал) придумать что-то интересное».
В итоге это все собралось в спектакль, которые многие зрители воспринимают с благодарностью. Мы чувствуем очень серьезную отдачу и какое-то единение. А мы же понимаем, что сейчас такое время, когда общество распадается на лагеря, не готовые воспринимать друг друга, не готовые слышать друг друга. Фигура Сергея Владимировича, сама форма кукольного театра, который возвращает нас немножко в детство, - всё это объединяет людей в зале.

Мы нуждаемся в диалоге, и люди приходят в театр для этого диалога. Сейчас тем более. Сейчас зритель более внимательный, более настроен на кукую-то рефлексию, на разговор и возможность пообщаться с человеком, который прожил 90 лет в не самом спокойном веке. И здесь тоже есть парадокс: в стране революция, а он говорит, что в 1917 году был на горе Машук и там впервые влюбился. У всех революция, а у него первая любовь, понимаете. А, тем не менее, было голодно, холодно, репрессии забирали друзей. И ты не можешь поверить, что они виноваты, но потом принимаешь это каким-то образом, примиряешься, свыкаешься как с данностью.
бэкстедж интервью, фото Михаил Никитин
«Тихо, тихо, тихо»

В конце спектакля «Я – Сергей Образцов» мой герой говорит, что чувствует вину перед своими друзьями за то, что поверил в их виновность. В своей книге Сергей Образцов пишет, что ему трудно об этом писать и не хотелось бы этого делать, но промолчать он не может. В этом есть какое-то такое раскаяние. Мы ничего не придумали, у нас не было задачи вложить в уста Образцова какие-то собственные, злободневные смыслы. Спектакль мы делали осенью 2021 года. Какие-то вещи уже были созвучны времени, но мы не знали, что, разговаривая за столом в кафе, будем так внимательно фильтровать слова, что снова возникнет культура (если это можно культурой назвать) доноса. Еще некоторое время назад поверить в это было сложно, казалось, что это какая-то архаика. Я помню лет 15 назад за столиком в кафе разговаривал с человеком старшего поколения, начал заводится, а мне: «Тихо, тихо, тихо». Я думаю, надо же, люди так травмированы тем временем, что боятся вслух произносить свои мысли. А он был прав, оказывается.

Мне дорог этот спектакль. Говорят, что многим зрителям после спектакля хочется какое-то время просто идти по улице, молчать, чтобы не расплескать это ощущение. Это главная ценность, я считаю.
Е. Цыганов (Режиссер). Фото — Василь Ярошевич.
«Женя, я его сегодня увидел!»

Спектакль «Моцарт «Дон Жуан». Генеральная репетиция» мы репетировали долго, останавливались, возвращались. С самого начала у меня не было маски - я просто надевал очки. И до конца надеялся, что так и будет... Артисту, конечно, хочется своим лицом играть. Когда за пару недель до премьеры мне принесли маску, она показалась мне чудовищной - такой спившийся Жириновский, а все хотели, чтобы было похоже на Висконти. Маску переделали. Потом мне принесли накладные живот, спину, я стал так ходить.

Однажды ночью мне звонит Дмитрий Анатольевич и говорит: «Женя, я его увидел сегодня, это какое-то чудо произошло, я не могу прийти в себя». Я говорю: «Ну, здорово, класс, замечательно». Потом мы встречаемся на следующей репетиции, я выхожу, как я привык, а он говорит: «Женечка, а можно вы сейчас уйдете, а он придет? Я очень хотел бы с ним как-то пообщаться». Я говорю: «Хорошо». Вернулся, мы что-то делаем, а мне вдруг стало очень душно в маске, я почувствовал клаустрофобию. Как я буду играть? Возможно ли это вообще?
Вообще-то театр масок - это серьезная мировая театральная традиция, а я себя чувствовал немного проходимцем. Переход в образ Евгения Эдуардовича происходил во время подготовки к спектаклю. Я надеваю маску, мне ее застегивают, приклеивают парик. В это время я общаюсь с девочками в гримерной, ругаюсь на них, потихоньку ворчу, шучу и начинаю переключаться на своего героя. Этот процесс занимал примерно 5 минут на всё про всё, пока играет музыкальное вступление.

Часть артистов в нашем театре сказала, что оскорбительно делать пародию на Петра Наумовича (Фоменко, - прим. ред.) в его же театре. Леонид Ярмольник сказал, что видит в моем герое удивительную смесь Юрия Петровича Любимова и Алексея Юрьевича Германа. Другие считали, что я играю Андрея Александровича Гончарова. Андрей Сергеевич Смирнов сказал, что ему всю дорогу говорили: «Это же ты!» Однажды я вышел со сцены и ко мне подошел человек, который выглядел, как я: такой же нос, шарфик, пиджак. Он мне сказал: «Спасибо большое – замечательно». Это был Адольф Яковлевич Шапиро. А о Георгии Александровиче Товстоногове мы даже говорили на репетиции с Дмитрием Крымовым.

Потом мне предложили пойти на передачу к Ивану Урганту в этом гриме. После этого эфира мне звонили разные люди, в том числе Андрей Мерзликин: «Женя, я не видел спектакль, но я видел Андрея Урганта! Это – вершина профессии!» Я ему: «Сходи посмотри спектакль!» и, в общем, не знал радоваться или грустить о том, что вершина профессии случилась у меня в передаче «Вечерний Ургант».
бэкстедж интервью, фото Михаил Никитин
«Я не умею пародировать»

Жанром пародии хорошо владеет Сергей Безруков, например. Я не умею пародировать. Чехов говорил, что, чтобы сыграть коробок спичек, нужно долго смотреть на коробок спичек, и в какой- то момент ты поймешь его природу. Я не играл оператора Рерберга в сериале «Оттепель». Там был собирательный образ. И я не играл Булгакова в фильме «Мастер и Маргарита».

Когда я узнал, что будет сниматься «Мастер и Маргарита», то про себя подумал, что, конечно, я не очень подхожу на роль Мастера. Но потом подумал, что если делать про то, что Мастер – это немножко Булгаков, то я мог бы попробовать. У нас с ним достаточно рабоче-крестьянские лица, по поводу чего он комплексовал насколько я знаю. Никто не знает, как разговаривал Булгаков, потому что нет никаких записей, но внутренне я его, конечно, имел в виду, когда снимался. И сама форма, которую предложили Миша Локшин и Рома Кантор это предполагала. А какой он, я не очень понимал.
бэкстедж интервью, фото Михаил Никитин
Знаете, я наткнулся на интервью с русскими эмигрантами первой волны, которые в Австралии записывали в 1960-е годы. Они разговаривают по-другому: манерничают, поют речево, картавят. Это такая музыка удивительная. А мы приходим на пробы, надеваем пиджаки, штаны, шляпы того времени, входим в эти декорации, наспех сделанные, паровозы начищенные из музея, которые как будто бы вернулись с войны. И разговариваем этими написанными текстами, иногда стилизованными под то время. Но они звучали по-другому. И если бы была возможность звучать так же, это были бы другие фильмы.

После «Мастера и Маргариты» мне стали подряд предлагать сыграть каких-то писателей. Ага, говорю, сейчас я начну изображать плеяду: встану на котурны, похожу Маяковским, потом еще кем-нибудь... Но вот мы с Дашей Мороз играем Ремарка и Марлен Дитрих. Это не спектакль, а концерт, там важную роль играет музыка. Музыку написал Петр Дранга. Мы собрали композицию по их переписке. Не то чтобы я играю Ремарка, я транслирую его мысли, чувства, его одиночество, но у меня нет задачи всех убедить, что я – Ремарк. Хотя, в принципе, если, например выпью накануне, то очень даже и похож. Шучу. Даже если выпью не очень похож.
Да, у Ремарка есть роман «Жизнь взаймы» про автогонщика. Почему вам кажется, что я люблю скорость? Я – медленный человек. Когда я был маленьким, мне нравилось гонять. Тогда мне казалось, что это круто. Сейчас меня трудно завести на то, чтобы втопить газ в пол и куда-то помчать. У меня ответственность большая – дети. В свои 45 лет я катаюсь на воде... Раньше катался на вейкборде - с веревкой на больших скоростях, пытался прыгать через эти волны. Сейчас я вальяжно катаюсь на сёрфе и на сноуборде, когда удается выбраться, и не комплексую.
Это необъяснимая штуковина, но, наверное, где-то что-то цепляется: сыграл Булгакова – сыграй и Ремарка. А потом еще кого-нибудь. Был момент, когда мне Рома Волобуев предложил сниматься в детективе, там главный герой хотел застрелиться, потому что него было все запутано. Потом Илья Максимов мне предложил сыграть героя, который напивался, садился за руль и куда-то там уезжал в пшеницу. И потом появляется Рома Прыгунов: «Слушай, у меня такой сценарий! Фильм «Мертвое озеро». Герой – следователь». Я говорю: «Ром, третий следователь подряд – это перебор». А он мне: «Да, но тут интересный герой. Во-первых, у него суицидальные наклонности. Во-вторых, запутанная история с женщиной». Да у них у всех всё то же самое! Я ему говорю: «А давай это будет один персонаж?» Как Шерлок Холмс, Пуаро. Следователь, у которого суицидальные наклонности и запутанные отношения с женщинами. Давай договоримся, что в фильме не будем его никак называть. И все три режиссера говорят: «Классная идея, но мы не договоримся с продюсерами». Естественно, во всех анонсах к «Мертвому озеру» написали: «Евгений Цыганов играет Максима Покровского, который приезжает....»

Режиссер Юрий Погребничко считал, что мне особенно удается сыграть депрессию.
Евгений Цыганов, фото Михаил Никитин
«Этот мир сносил мне голову»

Почему я играл не Паратова, а Карандышева в «Бесприданнице»? Петр Наумович (Фоменко, - прим. ред.) в какой-то момент мне сказал: «А ты знаешь, что ты по амплуа не герой? Твое амплуа – неврастеник. Я хочу поставить «Бесприданницу», и мне очень интересна фигура Карандышева». А у меня был период активной актерской зрелости. Мы ездили с Декланом Доннелланом по миру, играли «Двенадцатую ночь», у нас была банда из 13 мужиков. Этот мир сносил мне голову, у меня начали появляться популярность, деньги, то есть, какая-то степень вседозволенности и наглости. И я думал: надо свалить из театра, уехать в Южную Америку года на три, исколесить ее вдоль и поперек, сожрать все кактусы, встать на сёрф как следует, полетать на дельтаплане. Я вижу, как это сейчас делают молодые артисты - понимаю, проходили. Но к ним не подходит Петр Наумович и не говорит: «Бесприданница». А ко мне подошел. Я про себя думаю: «Ладно, успею я Южную Америку исколесить, и когда еще с Петром Наумовичем поработаю?»

И вот - «Бесприданница». Мы ее долго делали. Я думал что-то про ревность, которую чувствует Карандышев. Но Петр Наумович объяснил мне, что там совсем другая история: «Понимаешь, он счастлив. Он их всех позвал, они пришли, все вместе выпили, и он счастлив. А они ему подыгрывают. Говорят: «Ты такой крутой». А он: «Да, я очень крутой». «И вино у тебя отличное». - «Да!» Они хвалят, он счастлив, взлетает на вершину своего счастья и оттуда – хлоп со всей дури: ее увезли за Волгу! А если этого нет, этого «хлоп» не будет». Вот это Петр Наумович! Он давал нам эту историю на вырост, мы не понимали и играли ее плохо. Мы старались, зал сидел, как отравленный – три часа пытки. Петр Наумович не дал никаких трюков, никаких штучек-дрючек. Чистый жанр – мелодрама. И это очень сложный жанр. Он хотел, чтобы это было монохромно, похоже на черно-белое кино.
Евгений Цыганов, фото Михаил Никитин
Что держать в башке

Кто в моем близком окружении может быть для меня ориентиром в вопросе совести? У меня есть жена, которую я считаю эталоном честности. Она - радикал в этом вопросе. Это и беда, потому что есть некоторые вещи, где можно было бы прямоту обойти.
Есть еще такой момент. Растут дети, ты за них ответственен и поэтому, кажется, имеешь право на какие-то компромиссы, чтобы сохранить себя и возможность их растить. С другой стороны, они подрастут и скажут: «Пап, а почему ты вот тут промолчал или прошел не с тем флагом?» Ты ответишь: «Малыш, я сделал это для того, чтобы оплатить тебе, как минимум, кружок». А он скажет: «Папа, может, мне был не нужен этот кружок? Я бы во дворе прекрасно поиграл в футбол». Нужно это тоже в башке держать.

Но ты себя сверяешь тоже: хотел ли я, чтобы мои дети знали, что я совершил тот или иной поступок? Если нет, может, стоит повременить его совершать?


События
Made on
Tilda