Театральный критик Наталия Крылова - о премьере балета "Маскарад" в Музыкальном театре Карелии, открывшем Международный фестиваль современной хореографии Nord Dance.
И «Титаник» плывёт…
Текст: Наталия Крылова, фото: М.Никитин
V Фестиваль современной хореографии «Nord Dance» открылся спектаклем Музыкального театра Карелии «Маскарад» на музыку Арама Хачатуряна по мотивам пьесы Михаила Лермонтова. Либретто Анастасии Рахмановой. Музыкальный руководитель и дирижёр-постановщик – Роман Калошин. Художник-постановщик – Альона Пикалова. Художник по костюмам – Татьяна Ногинова. Дирижировал оркестром Владимир Кулагин.

Неоклассический сюжетный балет «Маскарад» не случайно стал хэдлайнером фестиваля современной хореографии. Выразительность «Маскарада», как и других спектаклей Кирилла Симонова, рождается на стыке элементов классики с современными танцевальными техниками. Балетные традиции переосмысляются хореографом здесь и сейчас. Он смело заходит на территорию эксперимента, тяготеет к обновлению формы, ищет современные выразительные средства не только в танцевальном арсенале, но и за его пределами: в частности, в пластике фигурного катания.
Начиная с бессюжетных «Come In» и «Всё о любви», Симонов говорит на понятном нынешним зрителям танцевальном языке. За два десятилетия «абстрактное образное искусство» балета в отдельно взятом городе перестало быть элитарным и шаг за шагом становится общедоступным и открытым. В спектаклях, созданных на драматургической основе, Кирилл Симонов не только хореограф, но режиссёр, для него важна увиденная по-новому и рассказанная от начала до конца история. Его балеты – и «Маскарад» в том числе – держатся на жёстком каркасе концепции.

«Маскарад» Кирилла Симонова – ещё один ballet à grand spectacle, где художественная выразительность создаётся не только за счёт танцевальной лексики, но и говорящего сценического пространства, изысканных костюмов, яркой характерности персонажей, светового, музыкального и режиссёрского решения, единой стилевой выдержанности всех составляющих постановки и толики авторской иронии.

Уже с выразительных колонн «Ромео и Джульетты» субъекты и объекты спектаклей Симонова – живое и неживое – словно сплетаются в единое сценическое полотно постановки. Всё, что движется на сцене «Маскарада», – не только артисты балета, но и плафоны, диваны, лифты, занавеси и т.д. подчиняется единому ритму и тоже становится элементами танца. В то время как механистичные движения синхронного кордебалета с их характерными взмахами рук, напротив, уподобляются предметному миру и, словно хронометры, отсчитывают время трагедии. В стремительности движений классическая балетная пластика обобщается до символа, а психологически оправданные жесты и мимика вырастают до условности и стилизации. Межличностный конфликт «Маскарада», реализованный в сольных па-де-де и па-де-труа, расцветает на фоне бытования конфликта социального: тут никому ни до кого нет дела.
Пожалуй, нет драмы, более связанной с текущим временем, чем «Маскарад», что и показывает история постановок лермонтовской пьесы. Фраза «В тебе одном весь отразился век: век нынешний, блестящий и ничтожный» позволяет постановщикам и играть со временем спектакля, и перебрасывает мостик в настоящее. Хореограф Кирилл Симонов перенёс действие пьесы в первую половину ХХ века и погрузил его в эстетику ар-деко с его блестящим шиком, потому что это красиво, но спектакль говорит о сегодняшних нас.

Место действия – как у абсурдистов: персонажи находятся в замкнутом пространстве на огромном тихоокеанском лайнере. И сколь бы ни было велико судно, герои принуждены постоянно встречаться друг с другом на палубах, за карточным столом, в бальном зале, в барах, коридорах и переходах. С этого «Титаника» деться некуда. Интерьеры тут роскошны, но холодны и равнодушны к любовным страстям. Как и люди.

Занавес открывается под музыку знаменитого вальса Хачатуряна, который становится не только увертюрой, но и лейтмотивом балета. Открывшийся мир тревожен: висящие на авансцене прозрачные цепи создают ощущение морской качки. В ритм цепям качаются стюарды у шезлонгов с загорающими леди. Стоящий у берега лайнер, как в тике, бьёт приливной волной. На палубе суета, бегают слуги с коробками и шляпными картонками, группа прекрасно одетых молодых людей со смехом примеряет спасательный жилет. В светлом – Нина (солистка балета Театра имени Сац Варвара Серова). Пластический рисунок сразу выделяет её: она то медлительно-задумчива, то порывисто-нервна.
Два слуги (артисты хора Пётр Хухрин и заслуженный артист Карелии Михаил Семёнов) чистят барскую обувь и болтают друг с другом. Какой в этом смысл? «Это ровно ничего не значит», – убеждают артисты зрителей. Но в партитуре спектакля эта сцена несёт ту же драматическую нагрузку, что и сцена могильщиков в «Гамлете» Шекспира или сцена в корчме на литовской границе в «Борисе Годунове» Пушкина: комическое оттеняет трагическое.

Интригу закручивает грустный клоун Шприх (заслуженный артист Карелии Дагба-Доржо Гармаев): в котелке Марселя Марсо, со слезинкой на щеке. С его сольного танца и начинается игра любви и случая, кульминацией которой становится смерть: «История самая обыкновенная – кто-то любил, кто-то страдал, кто-то кого-то убил». За карточным столом Шприх обыгрывает Звездича (Антон Дьячок), затем его в помощь Звездичу обыгрывает Арбенин (солист балета Театра имени Сац Дмитрий Круглов). Будущие антагонисты уходят вместе, вероятно, в бар. И с этого момента их судьбы начинают разниться: Звездичу везёт и в картах, и в любви, Арбенину же – наоборот.

Первый дуэтный танец Нины и Арбенина – гимн любви. Бережные поддержки Круглова, горделивая осанка Серовой: на руках Арбенина Нина летит над толпой как редкая птица. Она полна своими чувствами, наслаждается ими, даже торжествует. Любя танцевать, Нина-Серова танцует с удовольствием. В ней вообще всё с избытком, радость Нины льётся через край, как у ребёнка: Серова точно отыгрывает каждую мимолётную эмоцию своей юной героини.
Совсем иная баронесса Штраль (солистка балета Театра имени Сац Анастасия Лодде): она сплошь сдержанность и поза – это кокетливая и томная светская львица с немалой хитрецой. Мао Фузимуро во втором составе отличается чуть меньшей характерностью, но зато когда они со второй Ниной Юки Окоти на маскараде в масках, их может спутать не только Звездич.

Звездич – несомненная удача Антона Дьячка: партия безукоризненно станцована, точна и драматически наполнена. Встреча Штраль со Звездичем кажется почти закономерностью. Дуэт Звездича и Баронессы под галоп Хачатуряна ироничен, их движения игривы и насмешливы. Но и Нина присоединяется к ним и копирует парочку так несвойственных ей язвительных па.

Как не похожи баронесса Штраль и Нина, так отличаются пластическим рисунком Звездич и Арбенин: Звездич – лёгок, подвижен, увёртлив, как и положено игроку, Арбенин – серьёзен, брутален, монолитен и даже монументален. Когда он сидит, широко расставив колени и положив на них тяжёлые руки, он выглядит как отдыхающий лев, король прайда. Кстати, это ещё и поза Позднышева из «Крейцеровой сонаты» Льва Толстого: «Вы говорите, род человеческий как будет продолжаться? – сказал он, усевшись опять против меня и широко раскрыв ноги и низко опершись на них локтями».
Великолепен и выразителен танцевальный канон: два па-де-де двух пар, когда они выполняют один и тот же танцевальный фрагмент, но с небольшой задержкой во времени. При абсолютно одинаковом рисунке и темпе исполнения в их дуэтах чувствуется совершенно разная эмоциональная наполненность. Ритмичный канон создаёт эффект объёма и становится значимым семантическим элементом постановки.

В двух составах Арбенины разные: Дмитрий Круглов уже выходит на сцену как трагический герой. Между его персонажем и Ниной-Серовой всё время чувствуется напряжение, словно натянута нить, которая рвётся только со смертью Нины. И зал вынужден сочувствовать не только Нине, но и его Арбенину. В то время как второй исполнитель роли Денис Матюк с самого начала намного холоднее, жёстче, и его партнёрше Юки Окоти приходится любить за двоих, что и делает лиричнейшая солистка. Окоти в этой партии свойственен выразительный графичный рисунок роли, точно выраженная эмоциональность и глубокий внутренний драматизм.

Играя и любуясь своими браслетами, Нина оставляет один из них в салоне на диване. Его тут же подхватывает Баронесса и кидает Звездичу в качестве своего: «Это случайный случай, и он говорит нам о жизни больше, чем правильный ход вещей». Гордясь победой, Звездич на ходу показывает браслет Арбенину, и в том тут же словно что-то ломается.
В каюте перед зрителями предстаёт не галантный джентльмен, а жалкий абьюзер. Но если Арбенин Круглова сам страдает от сложившейся ситуации, то Арбенин Матюка чувствует себе вполне в своей тарелке. Здесь виолончель артистки оркестра Нины Феофановой в рапсодии Хачатуряна отражает мир не невинной и недоумевающей Нины, а окаменевшего от горя Арбенина. Нина-Серова ещё заламывает руки, ища то ли браслет, то ли оправдания, а Арбенин-Круглов уже медленно, размеренно и неотвратимо закатывает рукава рубахи: Нина, чистая Нина пошатнула равновесие мира, есть ли теперь спасение? Но последнее па-де-де первого акта Круглова и Серовой с его экспрессией, безнадёжностью и сложными поддержками всё ещё про любовь.

Кирилл Симонов умеет ставить любовные треугольники – истинные или мнимые. В его постановках выразительными и переломными моментами часто становятся па-де-труа. Нина-Серова светится от радости, когда потухший Арбенин-Круглов соглашается с ней танцевать, но тут же назойливо вертится Звездич-Дьячок, постоянно перехватывая Нину. Ничего не знающая Нина идёт по нитке взгляда Арбенина, то и дело оглядывается на мужа. Варвара Серова ведёт свою танцевальную и пластическую линию, не теряя наполненности образа, а прибавляя всё новые и новые оттенки.

И вот проходят мимо, болтая друг с другом, ничего не замечающие игроки с крокет. Размахивает маятниками руками как метроном безучастный свидетель трагедии кордебалет. Пробегают стайкой разгоряченные девицы, хватая на бегу своё мороженное. Извернувшись, как змей-искуситель Еве, подаёт Нине её последнее мороженое и Арбенин.
Прав Михаил Угаров: «Русский язык – ужасный! Если постоянно говорить и думать на нем, то неминуемо сойдешь с ума». Цитата из Лермонтова – пустой светский разговор – лишь подчёркивает обыденность трагедии: то, что раньше было кошмаром, превратилось в вариант нормы. Три мойры, три богини судьбы, отрезающие нить жизни, говорят о материи на траурное платье. А в каюте три индифферентных горничные раздевают и разувают Нину перед её закланием.

В финале трагический танцевальный образ Нины вырастает из музыкального и взаимодействует с ним: выражением внутреннего мира становится рапсодия Хачатуряна для скрипки в исполнении артистки оркестра Марии Давыдковой. Классический танец босой Нины обогащается свободной пластикой и элементами контемпорари данса.

В первом акте Нина поправляет причёску, глядя в зрительный зал, как в зеркало. Во время танца смерти в втором акте она несколько раз вырвется, в горячечном танце подбежит к самой линии рампы и всмотрится то ли в себя в зеркало, то ли в зал в поисках неравнодушного лица. И никого не найдёт. Но и умерев, Нина-Серова продолжает тянуть носок.
«Маскарад» – не маленькая семейная трагедия. Он всегда вырастает в нечто большее и поднимает социальные проблемы. Ещё у Лермонтова маскарад – это образ блестящего аристократического Петербурга, где за внешней благопристойностью и благовоспитанностью скрываются порок и преступление. Но сегодня за масками «Маскарада» прячется равнодушие.

В спектакле потрясающий кордебалет. Вся история происходит на их глазах, но именно их безучастие и делает эту трагедию возможной. Если в «Анне Карениной» конфликт с окружающим миром выражался во всеобщем осуждении героини, то тут не только Шприх, Звездич и Баронесса, но и всё тесное общество, на виду у которого шаг за шагом, танец за танцем разворачивается драма, не только не осуждает, но и старательно отводит глаза.


И только когда Нина уже мертва, кордебалет просыпается. Приходит время наказания: группа мужчин перекидывает Арбенина друг другу, как мячик и, наконец, сбивает с ног. В отличие от Лермонтова, где «казнит злодея провиденье», здесь его сурово и неоднозначно казнит толпа. Арбенин считал, что равновесие нарушила Нина, но он потерял его сам. В начале балета качался весь мир, теперь шатает главного героя, и он делает нелепый кувырок через голову, сходя с ума.

В самом финале, уходя-убегая к лифту, Арбенин остановится и ещё раз оглянется на зал, как в зеркало. И это последний кадр перед закрытием занавеса.

А «Титаник» продолжает плыть навстречу своему айсбергу.

В этот раз «Маскарад» состоялся в день начала Ирано-Израильской войны.


--------
Обо всех событиях Nord Dance можно будет прочитать в "дневнике фестиваля" на сайте "Арки"

События
Made on
Tilda