Продолжаем вести дневник Международного фестиваля современной хореографии Nord Dance. Театральный критик Наталия Крылова рассказывает о спектакле «Вне поля зрения» (12+) резидента театра «Практика» – команды уличного и экспериментального танца Jack’s Garret.

Год назад «Чердак Джека» покорил зрителей фестиваля современной хореографии Nord Dance постановкой «Наедине с собой» по произведениям Иосифа Бродского, и в этом году на их спектакле «Вне поля зрения» был ожидаемый аншлаг.

Бертран Рассел писал: «Допустим, что я выдвигаю гипотезу, что столы, когда никто на них не смотрит, превращаются в кенгуру…». Компания Jack’s Garret рассказывает и показывает, в кого могут превратиться солидные мужчины, оказавшись вне поля зрения.

Автор идеи и хореограф – Анна Дельцова, но в качестве хореографов указаны и все четыре исполнителя: Александр Тронов, Александр Алехин, Александр Ошкин и Сергей Заборщиков. Судя по всему, спектакль рождался этюдным методом, каждый из актёров-хореографов предлагал и вносил что-то своё. В постановке сохраняется и каждый раз заново рождается на сцене живая игра. Когда актёры кайфуют от работы в спектакле, это ощущение передаётся и зрителям.

Jack’s Garret – команда уличного и экспериментального танца. И особенности спектакля «Вне поля зрения» обусловлены видом театра. Experimental dance – свобода от правил и норм, импровизация и синтез разных техник. Street dance тоже включает пластические экспромты и характеризуется особыми отношениями с публикой, которая изначально вольна смотреть или не смотреть, участвовать или не участвовать. Способ существования синтетических актёров включает всё: танец и пантомиму, гротеск и абсурд, репризы и гэги, эксцентрику, клоунаду и буффонаду, работу с объектами и даже театр теней. Поиск визуальных образов спектакля лежит в плоскости фигуративного театра.

Спектакль «Вне поля зрения» – понятное широкой публике театрально-танцевальное высказывание о существовании современного мужчины на грани внешней заданности и внутренней свободы. У всех актёров профессиональный, но различный хореографический бэкграунд, и это ощущается даже в синхронах с одинаковым пластическим рисунком. У каждого из них разработан свой образ, непохожий на других, со своими собственными фишками и примочками. Но всем свойственна выразительность и свобода, непринуждённость и раскрепощённость, самоирония и мягкий юмор.

Постановка логично разворачивается от серых будней к ярким фантазиям. Взрослые мужчины в больших пиджаках и широких штанах каждое утро едут в лифте и краткое время подъёма в лифте становится мгновением самовыражения: когда не надо «делать лицо», притворяться, а можно отпустить себя. Один достаёт из внутреннего кармана сдутый красный шарик, смотрит на него, убирает обратно, другой пшикает пульверизатором, третьему запах предыдущего не нравится. Выходя из лифта чеканным шагом, они расходятся по коридорам-лабиринтам. На работе серьёзные мужчины подписывают важные документы, ставят печати. А потом грустно возвращаются в одинокие квартиры… Но мы уже знаем, что у одного из них во внутреннем кармане пиджака есть сдутый мячик.

У одного из мужчин случается день рождения, который становится поворотным моментом. Уставший, выдохшийся, он идёт к своей квартире, и вдруг выскакивают друзья: «Сюрприз!». На сцене появляется розовый торт, коробка с подарком. А в коробке – красный мячик. Мячик мы потом увидим и в теневом театре в сцене восхода солнца. В кинематографических сценах с фонариком в вспышках мы видим мгновенные живые картины. Мужчины начинают взаимодействовать друг с другом: бытовые жесты переосмысляются, стилизуются, получают неожиданное эксцентрическое развитие. И оказывается, что в каждом из них жив мальчишка.

И тогда в спектакле главной становится игра. Игра, реализованная здесь и сейчас в каждом движении. Игра всего со всем: пластика, в которой конкретное и абстрактное находятся в балансе, а отвлечённая идея отливается в визуальных образах. Даже пиджаки превращаются в один-единый пиджак, и тоже становятся поводом для игры. Артисты точно работают, на сцене возникает партнёрство, где каждое действие получает актёрскую оценку. И публика принимает универсальных артистов с восторгом, следит за каждым изменением в мимике, жестах, движении.

«Никто не может грустить, если у него есть воздушный шарик», и маленький красный шарик становится метафорой радости жизни. Зрителей буквально затягивает на сцену, как в воронку, поскольку сами актёры погружены в игру друг с другом и с мячиком, как дети. Механика спектакля работает не только благодаря технической оснащённости артистов, но и их безграничной вере друг в друга, в красные мячики, в саму игру. Вера, поглощённость происходящим и сосредоточенность на результате заставляют работать на сцене даже много раз виденные гэги: шарики становятся тяжёлыми, упрямыми, проявляют характер и т.д.

Шарик живой, и его утрата приводит одного из мужчин к железнодорожным рельсам: жизнь без шарика невозможна. Но появляются друзья и буквально вдыхают – вкачивают насосами – и в самого персонажа, и в его мячик жизнь. Хореографы придумали сами себе сложный танцевально-театральный жанр, но зато отлично понимают его природу и держат каждый свою маску на протяжении всего спектакля. И вот брюки превратились в элегантные шорты, а игра с шариками продолжилась на новом уровне: шарик есть у каждого, и уже не только актёры, но и их шарик готовы вступить во взаимодействие. И хотя работа с объектами изобретательна, но невольно начинаются самоцитаты, которых в спектакле такого уровня могло бы и не быть.

Чем больше одежды снимают с себя актёры, тем глубже они возвращаются в детство. В финале актёры в шортах и майках подбрасывают и ловят свои разноцветные рубашки, и те, падая, красиво планируют в воздухе.

Как всякие мальчики, мужчины заигрываются в свои игры до самой ночи. И нет на них мамы, которая крикнула бы им из окна: «Саша, домой!» (из четырёх актёров – трое Александров) и, может быть, прервала бы игру чуть-чуть раньше.

Кстати, окончание знаменитой фразы Рассела про столы и кенгуру из работы «Человеческое познание, его сферы и границы» звучит так: «…это предположение сделало бы законы физики весьма сложными, но никакое наблюдение не могло бы его опровергнуть».