Из «Мухи» и «Слона»
Ольга Ковлакова разговаривает с художником Дмитрием Москиным.
12 мая Дмитрию Николаевичу исполнится 75 лет.
Текст: Ольга Ковлакова, фото М. Никитин, и из архива Д. Москина
В свое время Дмитрий Москин в газете «Петрозаводск», а потом в издании «Лицей» создал целый цикл рассказов о карельских художниках. «Художественная галерея Дмитрия Москина» стала небольшой энциклопедией современного карельского искусства. Кажется, что сейчас пришла очередь самому Дмитрию Николаевичу стать объектом подробного внимания читателей, однако и в юбилейном интервью он больше рассказывает о других, чем о себе.
Дмитрий Николаевич Москин – профессиональный художник (он окончил Высшее художественно-промышленное училище им. В. И. Мухиной), член Союза журналистов России, Творческого Союза художников России, Союза дизайнеров России. Участник и призёр выставок художников-карикатуристов в СССР, России и за рубежом. Заслуженный работник культуры РК. Автор девяти книг-альбомов по народной культуре и карикатуре.
Когда и почему вы решили стать художником?
Мысли стать художником в детстве не было. Иногда рисовал, как все дети, на полях тетрадей в школе. В художественные кружки или студии не ходил. Особо не выделялся. Любил читать, а математика особо не давалась. Думаю, что на меня как на будущего художника повлияла природа - через глаза и руки.
Не помню, почему, но я довольно рано обратил внимание на необычную, разнообразную и красивую пластику ветвей и корней деревьев. В то время многие увлекались "корнепластикой", были публикации в газетах и журналах, даже выходили книги. Вот и я увлекся, частенько бывал в лесу, собирал подходящий материал. Ездил на Лососинку в районе телевышки, купался, загорал. В старших классах бывал в Зимнике и на Бараньем берегу - тогда туда ходил кораблик. Из прогулок и поездок притаскивал домой ветки и коряги, дома же и обрабатывал. Родители спокойно на это смотрели, не ругали, что мусорю, не отбивали охоту. В дальнейшем все эти поиски себя повлияли на выбор профессии.
Мысли стать художником в детстве не было. Иногда рисовал, как все дети, на полях тетрадей в школе. В художественные кружки или студии не ходил. Особо не выделялся. Любил читать, а математика особо не давалась. Думаю, что на меня как на будущего художника повлияла природа - через глаза и руки.
Не помню, почему, но я довольно рано обратил внимание на необычную, разнообразную и красивую пластику ветвей и корней деревьев. В то время многие увлекались "корнепластикой", были публикации в газетах и журналах, даже выходили книги. Вот и я увлекся, частенько бывал в лесу, собирал подходящий материал. Ездил на Лососинку в районе телевышки, купался, загорал. В старших классах бывал в Зимнике и на Бараньем берегу - тогда туда ходил кораблик. Из прогулок и поездок притаскивал домой ветки и коряги, дома же и обрабатывал. Родители спокойно на это смотрели, не ругали, что мусорю, не отбивали охоту. В дальнейшем все эти поиски себя повлияли на выбор профессии.
Дмитрий Москин с внучкой
Как вы выбирали вуз? Как проходила учеба?
Спорт меня не интересовал. В школьные годы я немного занимался шахматами и немного резьбой по дереву во Дворце пионеров. Книг по искусству у нас дома не было, но в памяти остались копии картин на стене квартиры: "Тройка" Перова и "Утро в сосновом бору" Шишкина. Отец преподавал в пединституте, занимался заочниками. А они частенько, окончив учебу, дарили любимым преподавателям подобные вещи. Помню еще чугунного Петра Первого Антокольского и резного богородского медведя.
Сразу после школы поступил на медфак ПетрГУ. Мать и отец у меня в свое время закончили фельдшерское училище, и я попытался пойти по их стопам. Через два года понял, что это не мое и ушел в армию. Из-за проблемного зрения попал в стройбат. Мне повезло: часть была неплохая и располагалась в Ленинграде, в старинных измайловских казармах, что возле Троицкого собора. На общих работах я был недолго: почти сразу меня назначили художником части вместо заканчивающего службу ленинградца, окончившего Мухинское училище. Возможно, это тоже повлияло потом на мое решение поступать в «Муху», нынешнюю Санкт-Петербургскую государственную художественно-промышленную академию имени Штиглица.
Во время службы художественной практики мне, конечно, не хватало, и я ходил на занятия в вечерние рисовальные классы Академии художеств. Мне как хорошему солдату, уже ефрейтору, под конец службы позволили по вечерам несколько месяцев там заниматься. В Петрозаводске после демобилизации я записался в студию Валентина Чекмасова, тоже выпускника Академии.
Конкурс в «Муху», конечно, был большой, но мне помогло то, что я отслужил в армии и что гуманитарные предметы сдал на пятерки. Учеба на отделении "Интерьер и оборудование" проходила ровно, хотя до уровня однокурсников, окончивших художественные школы и училища, я не дотягивал. Особенно в живописи. Но то, что нужно было делать руками - макеты из бумаги, например, - я делал на уровне. Учеба занимала не все время, была возможность походить на выставки, разного рода лектории.
Спорт меня не интересовал. В школьные годы я немного занимался шахматами и немного резьбой по дереву во Дворце пионеров. Книг по искусству у нас дома не было, но в памяти остались копии картин на стене квартиры: "Тройка" Перова и "Утро в сосновом бору" Шишкина. Отец преподавал в пединституте, занимался заочниками. А они частенько, окончив учебу, дарили любимым преподавателям подобные вещи. Помню еще чугунного Петра Первого Антокольского и резного богородского медведя.
Сразу после школы поступил на медфак ПетрГУ. Мать и отец у меня в свое время закончили фельдшерское училище, и я попытался пойти по их стопам. Через два года понял, что это не мое и ушел в армию. Из-за проблемного зрения попал в стройбат. Мне повезло: часть была неплохая и располагалась в Ленинграде, в старинных измайловских казармах, что возле Троицкого собора. На общих работах я был недолго: почти сразу меня назначили художником части вместо заканчивающего службу ленинградца, окончившего Мухинское училище. Возможно, это тоже повлияло потом на мое решение поступать в «Муху», нынешнюю Санкт-Петербургскую государственную художественно-промышленную академию имени Штиглица.
Во время службы художественной практики мне, конечно, не хватало, и я ходил на занятия в вечерние рисовальные классы Академии художеств. Мне как хорошему солдату, уже ефрейтору, под конец службы позволили по вечерам несколько месяцев там заниматься. В Петрозаводске после демобилизации я записался в студию Валентина Чекмасова, тоже выпускника Академии.
Конкурс в «Муху», конечно, был большой, но мне помогло то, что я отслужил в армии и что гуманитарные предметы сдал на пятерки. Учеба на отделении "Интерьер и оборудование" проходила ровно, хотя до уровня однокурсников, окончивших художественные школы и училища, я не дотягивал. Особенно в живописи. Но то, что нужно было делать руками - макеты из бумаги, например, - я делал на уровне. Учеба занимала не все время, была возможность походить на выставки, разного рода лектории.
Дмитрий Москин
Когда в Вашем творчестве появилась карикатура?
Мне снова повезло: за пять лет, что я провел в Ленинграде, мне удалось получить вторую неофициальную профессию - художника-карикатуриста. Еще в школе я рисовал смешные, на мой взгляд, рисунки. И вот все пошло-поехало. Главное, я был усидчивым и терпеливым.
На первом курсе я уже посылал карикатуры в молодежную газету "Комсомолец", где их публиковали. Были они, конечно, слабоваты, но позволили уверовать в свои силы. С каждым новым рисунком приходило мастерство, формировался свой стиль, определялись темы. Как раз в это время, в 1973 году, в ленинградском журнале "Аврора" выходила юмористическая страница "Слон", где публиковались юморески и карикатуры молодых. Я решился туда сходить и не прогадал. Мои напечатанные рисунки заметили организаторы Ленинградского клуба карикатуристов. В деятельности этого клуба во время учебы в вузе и позже, когда я уехал в Петрозаводск и принял активное участие. Еженедельные встречи, конкурсы, выставки, знакомство с западной карикатурой и многое другое и превратили меня из любителя в профессионала.
В 2017 году вышла книга "Клуб. Неполная, но окончательная история ленинградского клуба карикатуристов" в 190 страниц, с фотографиями и парой сотен карикатур. Я тоже принимал участие в этом издании.
Мне снова повезло: за пять лет, что я провел в Ленинграде, мне удалось получить вторую неофициальную профессию - художника-карикатуриста. Еще в школе я рисовал смешные, на мой взгляд, рисунки. И вот все пошло-поехало. Главное, я был усидчивым и терпеливым.
На первом курсе я уже посылал карикатуры в молодежную газету "Комсомолец", где их публиковали. Были они, конечно, слабоваты, но позволили уверовать в свои силы. С каждым новым рисунком приходило мастерство, формировался свой стиль, определялись темы. Как раз в это время, в 1973 году, в ленинградском журнале "Аврора" выходила юмористическая страница "Слон", где публиковались юморески и карикатуры молодых. Я решился туда сходить и не прогадал. Мои напечатанные рисунки заметили организаторы Ленинградского клуба карикатуристов. В деятельности этого клуба во время учебы в вузе и позже, когда я уехал в Петрозаводск и принял активное участие. Еженедельные встречи, конкурсы, выставки, знакомство с западной карикатурой и многое другое и превратили меня из любителя в профессионала.
В 2017 году вышла книга "Клуб. Неполная, но окончательная история ленинградского клуба карикатуристов" в 190 страниц, с фотографиями и парой сотен карикатур. Я тоже принимал участие в этом издании.
Что вы стали делать в Петрозаводске по возвращению из Ленинграда?
Я вернулся потому, что, вероятно, не созрел тогда для самостоятельной жизни. У меня был выбор: то ли - идти по дизайнерской линии в какое-либо бюро технической эстетики, то ли по линии карикатуры, сотрудничая с местной прессой. Я выбрал второй путь, тем более что серьезным дизайном в те времена еще не пахло: художники в конторах и при заводах занимались, в основном, оформиловкой. Какое-то время я жил за счет заказов на оформление книг в издательстве "Карелия" и публикаций карикатур в местных газетах и журналах. А потом меня зачислили в штат редакции газеты "Комсомолец". На фоне официальной идеологически "тяжелой" прессы эта газета была более-менее живая, и мой легкий графический юмор ей пригодился.
Со временем я овладел профессией журналиста, стал писать о выставках, вел юмористические разделы. Когда пришли новые времена, часть коллектива газеты отпочковалась и создала городскую газету "Петрозаводск". Вот в ней я уже разошелся во всю силу и, пока не было рекламы, не были освоены компьютерные технологии, пока создавалось лицо газеты, я целыми полосами гнал свою юмористику. Но не просто так, а прокатывая материалы своей будущей книги "Краткая энциклопедия карикатуры". Позже она вышла в электронном виде.
Я вернулся потому, что, вероятно, не созрел тогда для самостоятельной жизни. У меня был выбор: то ли - идти по дизайнерской линии в какое-либо бюро технической эстетики, то ли по линии карикатуры, сотрудничая с местной прессой. Я выбрал второй путь, тем более что серьезным дизайном в те времена еще не пахло: художники в конторах и при заводах занимались, в основном, оформиловкой. Какое-то время я жил за счет заказов на оформление книг в издательстве "Карелия" и публикаций карикатур в местных газетах и журналах. А потом меня зачислили в штат редакции газеты "Комсомолец". На фоне официальной идеологически "тяжелой" прессы эта газета была более-менее живая, и мой легкий графический юмор ей пригодился.
Со временем я овладел профессией журналиста, стал писать о выставках, вел юмористические разделы. Когда пришли новые времена, часть коллектива газеты отпочковалась и создала городскую газету "Петрозаводск". Вот в ней я уже разошелся во всю силу и, пока не было рекламы, не были освоены компьютерные технологии, пока создавалось лицо газеты, я целыми полосами гнал свою юмористику. Но не просто так, а прокатывая материалы своей будущей книги "Краткая энциклопедия карикатуры". Позже она вышла в электронном виде.
Как Вы встретили Регину и как родилась ваша семья?
С моей будущей женой Региной Калашниковой меня познакомили друзья, которые знали и ее, и меня. Наша семья состоялась, а друзья потом развелись. Мы оба гуманитарии, у обоих свои творческие интересы. Друг друга понимали, уважали. Ни одной серьезной ссоры не припомню.
Мы жили вместе с родителями Регины. Они помогли нам поднять двоих детей в непростые перестроечные времена. Но и родители у Регины были непростые. Отец, Борис Владимирович Калашников, был не последним человеком в геологических кругах Карелии. Жаль, что из-за военной раны он умер рано, в 60 лет. Мать Регины - Марианна Леонидовна Калашникова - известный в Карелии врач-невропатолог. Со временем выяснилось, что моя жена, мои два сына и, соответственно, нынешние внуки - дальние родственники великого русского художника Николая Рериха по материнской линии. Калашникова - фамилия матери Рериха. Как и мать моего тестя, она была родом из города Остров, что на псковщине. Есть и старинные документы, это подтверждающие.
Ну, а если дальше говорить о моем творчестве, в частности, книжном, то оказалось, что Борис Калашников был хорошо знаком с главным героем моей книги «Гусар в соловецкой робе» Владимиром Тихоновичем Раковым (Книга недавно была опубликована на сайте Национальной библиотеки Карелии). А моя теща его лечила после инсульта. Регина же хорошо знала одного из друзей Ракова, о котором упоминается в книге, архитектора Николая Куспака, потому что была его соседкой по дому.
Получается, что на инженера-строителя Ракова я мог бы выйти и раньше и оценить его как художника-графика и карикатуриста. Но это случилось только в 2003 году, когда я помогал журналисту Юрию Шлейкину делать альбом "Три века Петрозаводска" в издательстве "Петропресс". Готовя материал по журналу "Север", я увидел в номерах за шестидесятые годы рисунки Ракова.
С моей будущей женой Региной Калашниковой меня познакомили друзья, которые знали и ее, и меня. Наша семья состоялась, а друзья потом развелись. Мы оба гуманитарии, у обоих свои творческие интересы. Друг друга понимали, уважали. Ни одной серьезной ссоры не припомню.
Мы жили вместе с родителями Регины. Они помогли нам поднять двоих детей в непростые перестроечные времена. Но и родители у Регины были непростые. Отец, Борис Владимирович Калашников, был не последним человеком в геологических кругах Карелии. Жаль, что из-за военной раны он умер рано, в 60 лет. Мать Регины - Марианна Леонидовна Калашникова - известный в Карелии врач-невропатолог. Со временем выяснилось, что моя жена, мои два сына и, соответственно, нынешние внуки - дальние родственники великого русского художника Николая Рериха по материнской линии. Калашникова - фамилия матери Рериха. Как и мать моего тестя, она была родом из города Остров, что на псковщине. Есть и старинные документы, это подтверждающие.
Ну, а если дальше говорить о моем творчестве, в частности, книжном, то оказалось, что Борис Калашников был хорошо знаком с главным героем моей книги «Гусар в соловецкой робе» Владимиром Тихоновичем Раковым (Книга недавно была опубликована на сайте Национальной библиотеки Карелии). А моя теща его лечила после инсульта. Регина же хорошо знала одного из друзей Ракова, о котором упоминается в книге, архитектора Николая Куспака, потому что была его соседкой по дому.
Получается, что на инженера-строителя Ракова я мог бы выйти и раньше и оценить его как художника-графика и карикатуриста. Но это случилось только в 2003 году, когда я помогал журналисту Юрию Шлейкину делать альбом "Три века Петрозаводска" в издательстве "Петропресс". Готовя материал по журналу "Север", я увидел в номерах за шестидесятые годы рисунки Ракова.
Регина окончила филфак, работала в вечерней школе, в туристический сезон работала гидом на острове Кижи. Когда дети подросли, ее взяли в штат музея. Летом мы жили там всей семьей. Таким образом, в начале 1980-х я оказался связан с музеем "Кижи". Сначала оформил там несколько выставок, была даже персональная выставка из сучков-корешков в доме Ошевнева, а потом, когда организовалась "Ожившая экспозиция", предложил свои услуги как мастер плотницкой игрушки.
Я самостоятельно изучил нужные книги по народной северной игрушке и стал делать реплики, осваивая технологию и разнообразные формы. Так стала формироваться моя личная копийная коллекция. Сейчас в ней более 500 игрушек.
Позже, в 2014 году, совместно с Юрием Линником выпустил книгу "Бабы, кони, птицы". Сейчас к печати готовится вторая книга - "Космос народной игрушки", где я подвожу итоги моей 40-летней работы в этой сфере. В этом деле финансовую помощь мне оказывает Союз дизайнеров России. Плотницкая игрушка - это сфера народного дизайна, этнодизайна. Используя изучение народной деревянной пластики крестьянских бытовых вещей и архитектуры, я делаю и свои авторские декоративные скульптуры.
Я самостоятельно изучил нужные книги по народной северной игрушке и стал делать реплики, осваивая технологию и разнообразные формы. Так стала формироваться моя личная копийная коллекция. Сейчас в ней более 500 игрушек.
Позже, в 2014 году, совместно с Юрием Линником выпустил книгу "Бабы, кони, птицы". Сейчас к печати готовится вторая книга - "Космос народной игрушки", где я подвожу итоги моей 40-летней работы в этой сфере. В этом деле финансовую помощь мне оказывает Союз дизайнеров России. Плотницкая игрушка - это сфера народного дизайна, этнодизайна. Используя изучение народной деревянной пластики крестьянских бытовых вещей и архитектуры, я делаю и свои авторские декоративные скульптуры.
Дмитрий Москин и Регина Калашникова
Сейчас вы - старший в большой семье. У вас двое сыновей и трое внуков. Видите ли вы в них какое-то творческое продолжение себя и Регины?
Прямого влияния на детей у нас с Региной не было.Но на детей влияет среда, в которой они растут. Наши сыновья росли в гуманитарной среде. Старший сын Николай - педагог, работает в университете, любит театр. Младший Борис - научный сотрудник в музее «Кижи». Оба сына любят остров Кижи и музей, ведь там прошло всё их детство. Детство внуков тоже тесно связано с островом — буквально с рождения они весь сезон проводят там с родителями и со мной. Думаю, что такое место, как остров Кижи, само по себе содержит потенциал для творческого развития.
Прямого влияния на детей у нас с Региной не было.Но на детей влияет среда, в которой они растут. Наши сыновья росли в гуманитарной среде. Старший сын Николай - педагог, работает в университете, любит театр. Младший Борис - научный сотрудник в музее «Кижи». Оба сына любят остров Кижи и музей, ведь там прошло всё их детство. Детство внуков тоже тесно связано с островом — буквально с рождения они весь сезон проводят там с родителями и со мной. Думаю, что такое место, как остров Кижи, само по себе содержит потенциал для творческого развития.
Как Ваша жизнь связана с философом и писателем Юрием Линником?
За свою жизнь я сталкивался со многими талантливыми людьми, мастерами своего дела. С теми, кто адекватно оценивал и мои художественные потуги, помогал, поддерживал меня, а их было немного, меня связала дружба. Их уже нет в живых. Это Вера Павлова, Юрий Линник, Василий Фирсов. В Питере я дружил с однокурсницей Верой Павловой, позже достигшей вершин в книжной графике и оригинальной авторской живописи. Про нее много информации в интернете и в моей книге "Вера Павлова. Жизнь и творчество", 2017.
О Юрии Линнике я подготовил и написал несколько книг. О нем могу рассказать подробнее. Мать Юрия Линника, Валентина Софроновна, он сам и мой отец, Николай Дмитриевич, были педагогами. Отец и Юрий Владимирович работали на одной кафедре в пединституте. Однажды Юрий Линник пришел к нам на один из юбилеев отца. Он увидел на стенах мои скульптуры и композиции из корней, и они ему понравились. Одну из них,"Дендроэрос", я ему подарил. Она до сих пор висит на стене одной из комнат на его даче в деревне Намоево. На том и сошлись.
За свою жизнь я сталкивался со многими талантливыми людьми, мастерами своего дела. С теми, кто адекватно оценивал и мои художественные потуги, помогал, поддерживал меня, а их было немного, меня связала дружба. Их уже нет в живых. Это Вера Павлова, Юрий Линник, Василий Фирсов. В Питере я дружил с однокурсницей Верой Павловой, позже достигшей вершин в книжной графике и оригинальной авторской живописи. Про нее много информации в интернете и в моей книге "Вера Павлова. Жизнь и творчество", 2017.
О Юрии Линнике я подготовил и написал несколько книг. О нем могу рассказать подробнее. Мать Юрия Линника, Валентина Софроновна, он сам и мой отец, Николай Дмитриевич, были педагогами. Отец и Юрий Владимирович работали на одной кафедре в пединституте. Однажды Юрий Линник пришел к нам на один из юбилеев отца. Он увидел на стенах мои скульптуры и композиции из корней, и они ему понравились. Одну из них,"Дендроэрос", я ему подарил. Она до сих пор висит на стене одной из комнат на его даче в деревне Намоево. На том и сошлись.
Я оформил в издательстве "Карелия" несколько его поэтических сборников, помогал в оформлении и развеске в его квартире картин московских художников-космистов группы "Амаравелла" (1920-60-гг.), которых он собирал много лет. Позже участвовал в подготовке выставки этой коллекции в 1989 году в Музее изобразительных искусств Карелии, подготовил каталог выставки. Когда фотоаппарат был под рукой, я фотографировал Линника, писал статьи о нем и о его коллекциях. Он отвечал мне взаимным интересом: писал о моих творческих делах, дарил книги, знакомил с интересными людьми - писателями, художниками. Его статья о карикатуре и юморе украшает мою книгу "Краткая энциклопедия карикатуры", а также книгу "Караван утраченных иллюзий", 2024 (иллюстрированные афоризмы С.Е.Леца и В.Каралюса).
По моей просьбе Линник написал искусствоведческие статьи о Вере Павловой и Василии Фирсове, выпустил книгу "IN MEMORIAM Василия Фирсова",2016. Обо мне Юрий Линник тоже написал - "Смехач Дмитрий Москин",2016.
Благодаря Линнику, я познакомился с последним из живых участников группы "Амаравелла" Б. А. Смирновым-Русецким. Фотографировал его в Сортавале и в Петрозаводске. В своей книге "Гусар в соловецкой робе" я опубликовал воспоминания Линника о Ракове. Он пересекался с ним в Косалме, где Владимир Тихонович отдыхал в свое время на даче строителей.
По моей просьбе Линник написал искусствоведческие статьи о Вере Павловой и Василии Фирсове, выпустил книгу "IN MEMORIAM Василия Фирсова",2016. Обо мне Юрий Линник тоже написал - "Смехач Дмитрий Москин",2016.
Благодаря Линнику, я познакомился с последним из живых участников группы "Амаравелла" Б. А. Смирновым-Русецким. Фотографировал его в Сортавале и в Петрозаводске. В своей книге "Гусар в соловецкой робе" я опубликовал воспоминания Линника о Ракове. Он пересекался с ним в Косалме, где Владимир Тихонович отдыхал в свое время на даче строителей.
Юрий Владимирович понимал и принимал то, чем я занимался и во многом на меня повлиял. Я, в свою очередь, стараюсь воздать ему должное. Собрал и опубликовал в интернете воспоминания о нем.
На основе его коллекции работ художников группы "Амаравелла" я написал несколько книг-альбомов: "Космос Юрия Линника. "Амаравелла", "Поэзия космоса", "Время конечное, время бесконечное", "Путешествие с Юрием Линником на остров Кижи и его космические окрестности".
Все это, конечно, работа "в стол", как в старые добрые времена. Увы, у меня нет средств даже на верстку. Остальная же работа - "доверсточная" по этим книгам полностью сделана. Верю, что со временем эти книги будут изданы. Юрий Владимирович Линник был очень яркой и мощной личностью, оставивший огромное культурное наследие: научное, философское, литературное, искусствоведческое, которое пока, увы, не оценили.
На основе его коллекции работ художников группы "Амаравелла" я написал несколько книг-альбомов: "Космос Юрия Линника. "Амаравелла", "Поэзия космоса", "Время конечное, время бесконечное", "Путешествие с Юрием Линником на остров Кижи и его космические окрестности".
Все это, конечно, работа "в стол", как в старые добрые времена. Увы, у меня нет средств даже на верстку. Остальная же работа - "доверсточная" по этим книгам полностью сделана. Верю, что со временем эти книги будут изданы. Юрий Владимирович Линник был очень яркой и мощной личностью, оставивший огромное культурное наследие: научное, философское, литературное, искусствоведческое, которое пока, увы, не оценили.
Расскажите о вашей дружбе с писателем-сказочником Василием Фирсовым.
В начале 1990-х в одном из помещений мэрии располагалась редакция городской газеты "Петрозаводск". Изредка Василий приходил к нам, приносил свои сказки и краеведческие статьи. Когда же наше издательство "Петропресс" решило выпустить книгу его сказок "Чужой домовой", мне предложили ее оформить. Она вышла в 1992 году. Так мы и познакомились поближе. Позже он приходил уже конкретно ко мне, приносил юмористические "киндасовские" сказки в мой раздел юмора в газете.
Нельзя сказать, что книги Фирсова не печатали, при его жизни их вышло несколько. Но, по моему мнению, могло быть и больше. Он не был "бойцом", пробивающим свои книги, как многие графоманы. Но то, что он сделал в литературной сказке, основанной на древних образцах, удивило местных профессионалов-филологов. Его сравнивали с архангелогородцами Шергиным и Писаховым. Они высказались на его счет, но не влияли на издательскую политику. В Карелии есть хорошие писатели-литераторы, но единицы писателей-художников. Фирсов был одним из них. Увы, перестройка выбила его из колеи, не было постоянной работы, были готовые поддержать компанию друзья-знакомые. Все закончилось преждевременной смертью более 10 лет назад. А был он моим одногодкой. Как у члена Творческого союза художников, у меня была мастерская в полуподвале на улице Титова. Там Фирсов и прожил последние годы. Время от времени на месяц, два, три он уходил "в люди", но потом неизменно возвращался. Разумеется, в полуподвале никаких компаний не было. Там, на моих глазах, он написал более сотни новых сказок, переделывал старые, которые позже я проиллюстрировал и опубликовал.
В начале 1990-х в одном из помещений мэрии располагалась редакция городской газеты "Петрозаводск". Изредка Василий приходил к нам, приносил свои сказки и краеведческие статьи. Когда же наше издательство "Петропресс" решило выпустить книгу его сказок "Чужой домовой", мне предложили ее оформить. Она вышла в 1992 году. Так мы и познакомились поближе. Позже он приходил уже конкретно ко мне, приносил юмористические "киндасовские" сказки в мой раздел юмора в газете.
Нельзя сказать, что книги Фирсова не печатали, при его жизни их вышло несколько. Но, по моему мнению, могло быть и больше. Он не был "бойцом", пробивающим свои книги, как многие графоманы. Но то, что он сделал в литературной сказке, основанной на древних образцах, удивило местных профессионалов-филологов. Его сравнивали с архангелогородцами Шергиным и Писаховым. Они высказались на его счет, но не влияли на издательскую политику. В Карелии есть хорошие писатели-литераторы, но единицы писателей-художников. Фирсов был одним из них. Увы, перестройка выбила его из колеи, не было постоянной работы, были готовые поддержать компанию друзья-знакомые. Все закончилось преждевременной смертью более 10 лет назад. А был он моим одногодкой. Как у члена Творческого союза художников, у меня была мастерская в полуподвале на улице Титова. Там Фирсов и прожил последние годы. Время от времени на месяц, два, три он уходил "в люди", но потом неизменно возвращался. Разумеется, в полуподвале никаких компаний не было. Там, на моих глазах, он написал более сотни новых сказок, переделывал старые, которые позже я проиллюстрировал и опубликовал.
Линник сразу оценил талант Фирсова и всячески его поддерживал. Я их фотографировал в Намоево, куда Фирсов приезжал незадолго до смерти. Я же со своей стороны сохранил все черновики и документы Василия. После их изучения и сканирования передал в Национальный архив. Его единственный приличный графический портрет, сделанный художником Борисом Кукшиевым, с частью документов передал в музей Вытегры. Там своего земляка, как и Николая Клюева, действительно, ценят и не забывают. Позже я выпустил три книги: "Материалы к биографии Василия Фирсова", 2011, "О раннем периоде жизни и творчестве Василия Фирсова, 2012 и "Киндасовские сказки", 2015. Они вышли "в бумаге" и опубликованы на сайте библиотеки.
Книги в создании которых принимал участие Дмитрий Москин
Как родилась идея книги о Владимире Тихоновиче Ракове и как она воплощалась?
Эту книгу я считаю одним из своих главных дел. Надеюсь, эта книга вернет Ракова в историю карельского искусства. По-моему, он достоин упоминания и в истории Российского искусства в разделе комикса, семейного альбомного рисунка, детской и взрослой юмористической иллюстрации.
Владимир Тихонович Раков родился в Санкт-Петербурге, учился на инженера-строителя. Но не доучился. Вместе со своим товарищем по гимназии Дмитрием Лихачевым в студенческие годы они стали членами кружка КАН (космическая академия наук). К концу 1920-х власти начали зачищать подобные неформальные кружки. Под замес попали Раков, Лихачев и их товарищи. Человек десять были наказаны, некоторых, наиболее активных, сослали на Соловки на 5 лет. Все они выжили, вернулись кто куда, но печать "сидельца" оставалась. На Ракове тоже. В Ленинград он не вернулся, приехал в Петрозаводск. Здесь и проявились его таланты как инженера-строителя, преподавателя и художника. До войны и после.
Все его знали, как профессионала в деле строительства и педагогики. Как уникального художника его знали немногие. Частично это проявлялось через иллюстрации к детским книгам ("Телефон" Чуковского, например), но самые интересные рисунки он создавал на досуге - рано утром или по выходным в течение многих лет и дарил своим близким, друзьям и коллегам (более 500). Как отдельные рисунки-шаржи, так и "истории" в рисунках, сопровождаемые текстом им же написанным. Истории в виде альбомов, включающих от 4-10 рисунков до 100. Часть его наследия, особенно раннего ленинградского периода, не сохранилось.В Петрозаводске же их сохранили потомки друзей Ракова, его сын Андрей Владимирович, а также потомки детей Ракова. Все это отражено в книге - уникальном памятнике дружбе. Эта тема явно прослеживается во всех его работах. С Лихачевым Владимир Раков поддерживал товарищеские отношения до своей кончины. В архиве Лихачева, скорей всего, есть рисунки Ракова.
Эту книгу я считаю одним из своих главных дел. Надеюсь, эта книга вернет Ракова в историю карельского искусства. По-моему, он достоин упоминания и в истории Российского искусства в разделе комикса, семейного альбомного рисунка, детской и взрослой юмористической иллюстрации.
Владимир Тихонович Раков родился в Санкт-Петербурге, учился на инженера-строителя. Но не доучился. Вместе со своим товарищем по гимназии Дмитрием Лихачевым в студенческие годы они стали членами кружка КАН (космическая академия наук). К концу 1920-х власти начали зачищать подобные неформальные кружки. Под замес попали Раков, Лихачев и их товарищи. Человек десять были наказаны, некоторых, наиболее активных, сослали на Соловки на 5 лет. Все они выжили, вернулись кто куда, но печать "сидельца" оставалась. На Ракове тоже. В Ленинград он не вернулся, приехал в Петрозаводск. Здесь и проявились его таланты как инженера-строителя, преподавателя и художника. До войны и после.
Все его знали, как профессионала в деле строительства и педагогики. Как уникального художника его знали немногие. Частично это проявлялось через иллюстрации к детским книгам ("Телефон" Чуковского, например), но самые интересные рисунки он создавал на досуге - рано утром или по выходным в течение многих лет и дарил своим близким, друзьям и коллегам (более 500). Как отдельные рисунки-шаржи, так и "истории" в рисунках, сопровождаемые текстом им же написанным. Истории в виде альбомов, включающих от 4-10 рисунков до 100. Часть его наследия, особенно раннего ленинградского периода, не сохранилось.В Петрозаводске же их сохранили потомки друзей Ракова, его сын Андрей Владимирович, а также потомки детей Ракова. Все это отражено в книге - уникальном памятнике дружбе. Эта тема явно прослеживается во всех его работах. С Лихачевым Владимир Раков поддерживал товарищеские отношения до своей кончины. В архиве Лихачева, скорей всего, есть рисунки Ракова.
Дмитрий Москин
Над какой книгой вы сейчас работаете?
Так получилось, что год назад я "набрел" на тему рыжего кижского музейного кота Кеши, заслуженного и многим известного. Лет двадцать он жил на острове Кижи и лет десять тесно был связан с самим музеем: был частью экспозиции, объектом съемки, оживлял музейное пространство. Я тоже его несколько раз фотографировал, не предполагая, что эти фотографии мне пригодятся. Вот и пригодились, пригодились и рисунки кота, которые рисовали дети из изостудии "Кижская палитра", пригодились воспоминания сотрудников музея и гидов, друживших с Кешей и приходивших к нему на помощь в трудную минуту. Короче, материалов набралось достаточно, и книга уже верстается и готовится к печати. На этот раз нашлись помощники и заинтересованные люди. Надеюсь, через эту книгу Кеша прославит не только остров Кижи и музей, но и Карелию в целом.
Так получилось, что год назад я "набрел" на тему рыжего кижского музейного кота Кеши, заслуженного и многим известного. Лет двадцать он жил на острове Кижи и лет десять тесно был связан с самим музеем: был частью экспозиции, объектом съемки, оживлял музейное пространство. Я тоже его несколько раз фотографировал, не предполагая, что эти фотографии мне пригодятся. Вот и пригодились, пригодились и рисунки кота, которые рисовали дети из изостудии "Кижская палитра", пригодились воспоминания сотрудников музея и гидов, друживших с Кешей и приходивших к нему на помощь в трудную минуту. Короче, материалов набралось достаточно, и книга уже верстается и готовится к печати. На этот раз нашлись помощники и заинтересованные люди. Надеюсь, через эту книгу Кеша прославит не только остров Кижи и музей, но и Карелию в целом.
Дмитрий Москин
75 лет — дата серьезная. Вы можете сказать о каких-то итогах?
Что в итоге? Так получилось, что "вехами" моей творческой жизни стали не выставки, которых были десятки, особенно по карикатуре, а книги, каждая из которых подводила итоги какого-либо из моих дел. Книги, сделанные журналистом, художником, дизайнером и где-то любителем-литературоведом. Помогли мне в этом, конечно, компьютерные технологии, а также, как и у Ракова, желание оставить память о друзьях, каждый из которых был и остается частью моей жизни.
Что в итоге? Так получилось, что "вехами" моей творческой жизни стали не выставки, которых были десятки, особенно по карикатуре, а книги, каждая из которых подводила итоги какого-либо из моих дел. Книги, сделанные журналистом, художником, дизайнером и где-то любителем-литературоведом. Помогли мне в этом, конечно, компьютерные технологии, а также, как и у Ракова, желание оставить память о друзьях, каждый из которых был и остается частью моей жизни.
События
